— Как скажешь, Джеф, — добродушно улыбнувшись, сдал назад Одли, примирительно выставив вперед руки.
— Все нагоняешь страх, на всех вокруг, Джеф, — бодрый голос прозвучавший от двери принадлежал старшему десятнику.
Их взгляды встретились. Несмотря на бодрый и даже где-то добродушный тон Робина, взгляд его был серьезным и жестким. Не стоило быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что он не даст своих людей в обиду. Усугублять возникший конфликт, в планы Джефа ни как не входило.
— Да, вот, Робин, вышел небольшой спор.
— Небольшой, это хорошо. Разместились?
— Да.
— Сэр Андрэ выделил небольшой бочонок вина, чтобы отметить знакомство. — Это заявление было воспринято всеми воодушевленным гомоном. — Но-но, не расслабляться. Только по две кружки на брата. Бражничать будем в Йорке.
— Да, хоть по одной, все не на сухую, — бодро подхватил первый ветеран.
— Ну, значит, ты получишь одну.
— Это почему же?
— Ты же сам сказал, что будешь рад и одной.
— Буду, — не стал отрицать ветеран, — но и от второй не откажусь.
Грохнувшие дружным хохотом воины дали понять, что напряженный момент миновал. А появление Брука с бочонком был встречен всеобщим восхищенным ревом, хотя тот и впрямь оказался маленьким.
— Итен, остынь.
Друзья втроем вышли во двор, оставив остальных вести беседу за чаркой вина. Сейчас старожилы Кроусмарша наседали на новичков, слушая их рассказы о границе со степью и во дворе никого не было. Впрочем, здесь не принято было бродить по ночам.
— Роб…
— Я сказал, остынь. Ты никогда не задумывался, почему ты не десятник, хотя и лучший лучник?
— Ну и что? Джеф тоже никогда не был десятником.
— Потому что никогда не хотел быть им, — проговорил Джеф.
— Вот и я не хочу.
— Не хочешь, — согласился Робин, — но Джеф всегда получал жалование десятника. А ты? Вот то-то и оно. Помнишь, на том постоялом дворе, я отговаривал Рыжего от поединка с сэром Андрэ? Помнишь, что я ему тогда сказал?
— Что, он опасен.
— И тогда он был простым неумехой. За это время многое изменилось, изменился и сам сэр Андрэ, но он по-прежнему опасен. Есть в нем какая-то сила, которая выглядывает изнутри.
— Мне стоит бояться?
— Нет. — Вмешался Джеф. — Бояться его не следует, но и злить, тоже не стоит. К тому же он справедлив, и готов умереть за своих людей.
— Ты изменил, клятве сэру Свенсону? — С иронией спросил Одли.
— Нет, Итен. Я никогда не изменял клятвам. Пред сэром Свенсоном я чист. Я отслужил свое, и отслужил честно. Я никогда не давал ему вассальной клятвы.
— А как же наша клятва о дружбе, — обиженным тоном решил поддеть друга Одли, напоминая о происшедшем в казарме.
— Дурак ты, Итен. Не останови я тебя, и там началась бы поножовщина. Все эти воины слишком хорошо знают своего сюзерена и готовы за него рвать глотки хоть руками, хоть зубами, а придется так и отдать жизнь. Вот и подумай, стоит ли поносить человека, который за короткий срок сумел заполучить такую любовь.
— Ладно, парни. Оно конечно сэра Андрэ я не зауважал, и он как был, так и есть для меня пустой звук, но вас я и уважаю и люблю. Надо подчиняться и не бухтеть, значит, буду, чтобы хотя бы у вас проблем не было. Надо помочь приструнить остальных, я всегда и весь ваш, но знайте, это только ради вас, а на него плевать.
— А что скажут другие, если ты вдруг изменишься? — С хитрецой спросил Джеф.
— А, плевать. Главное, что вы знаете.
— Вот это другое дело, — удовлетворенно крякнул Атчесон. — Ладно, пошли, а то никто и не вспомнит, что мы по одной кружке только опрокинули. Да и байки послушать интересно.
— Ты думаешь, ему стоит верить, сын мой.
— Во всяком случае, на лжи я его, не поймал. Правда вызывают сомнения то, что он говорил о храме в орочьей столице, да и в то, что Закурту удалось подчинить все государства, честно говоря, верится с трудом.
— Но если это так, то степь больше не сможет служить достаточной преградой.
— Именно поэтому, я пока и не рекомендовал его устранение.
— А если точнее, то утаил информацию о нем от Совета ордена. Впрочем, это одно и тоже. Как только об этом узнает Совет, то сэру Андрэ тут же будет вынесен приговор. Он это понимает, а вот падре Патрик, похоже, все еще летает в облаках.
— Он верит мне.
— Ничто ни вечно и преданность тоже. — При этих словах, брат Адам, потупился, словно был в чем-то повинен, впрочем, так оно по сути и было, вот только то, что иные, могли поставить в вину, другие считали исполнением долга, сам он считал так же, вот только упоминание об этом, почему то вызывали чувство вины. Возможно, именно по этой причине он в свое время и пытался спасти жизнь, того, кто считал его одним из лучших своих учеников, хотя было абсолютно не понятно, как можно было спастись на столь ограниченной территории от преследования инквизиции. — Сын мой, ты напрасно испытываешь чувство вины, ты просто выполнил свой долг. Ты пробовал проверить информацию?
— Да, Ваше Высокопреосвященство. Однако не преуспел в этом. Ни под каким видом мне не удалось выведать ничего, что бы не было известно ордену. Самое слабое звено в этой цепи, новики, которые сопровождали отряд сэра Андрэ во всех походах, но они практически все время находятся под присмотром наставников. В общем, я имею только то, что поведал мне падре Патрик и сам сэр Андрэ.
Архиепископ Йоркский ордена Святой Инквизиции, Его Высокопреосвященство Игнатий добродушно улыбнулся, брату Адаму. Одного взгляда на этого статного мужчину в инквизиторском облачении было достаточно, чтобы понять, что это человек умный и целеустремленный. Его цепкий взгляд, был взглядом человека умудренного опытом. Лицо и повадки больше подходили для воина, но не для поборника веры. Будь сейчас здесь Андрей, то в этом архиепископе он без труда узнал бы того самого инквизитора, который присутствовал на божьем суде в числе представителей трибунала.